class="p1">Пока приставы не арестовали все стройки, работы на них шли в обычном режиме, шли интенсивно, и мои клиенты, общаясь со строителями, понимали: у них есть деньги, значит, они готовы довести проект до конца.

Разрешилось все это, как ни стыдно признавать, банально взяткой в размере 100 000 долларов. Я все-таки достучался до нужных людей в Москве. Причем стучал в разные инстанции, сорил деньгами в полном смысле этого слова, потому что не знал, кого подкупать и где «выстрелит». И я относил деньги всем подряд, чтобы мне разблокировали строительство, чтобы позвонили мэру, позвонили прокурору Новороссийска. Я искал любые контакты – и в ФСБ, и в Федеральной службе охраны президента, я даже туда дошел, был на Старой площади, дом 4, где располагалась часть их аппарата. Администрация президента находилась там же.

Через некоторое время арест с имущества был частично снят, и кое-какие объекты я смог людям пораздавать. Мне предоставили эту возможность, ибо я четко обосновывал ее необходимость, сказал: «Ребята, я же не для себя прошу, чужое тоже арестовали». И вот то, что было общедолевым, сумел отстоять. Это было целое дело: юристы день и ночь эти бумаги носили в Управление Федеральной регистрационной службы, мы оттуда попросту не выходили. Я работал круглосуточно, чтобы только отвоевать то, что принадлежало не мне, отдать хозяевам, клиентам, и в итоге дома и квартиры, которые уже были проданы, людям дали достроить.

В сухом остатке некоторое время они имели одно заявление из ста возможных – в итоге потеряли и его. Если бы им все-таки удалось раскрутить это, третье по счету уголовное дело, то мне было бы уже намного сложнее. Эпизод с неудавшейся попыткой создания группового иска плотно врос в безумие тех дней, стал для меня его неотъемлемой частью. Но уголовное дело продолжали расследовать.

Дело в том, что жителей «моих» домов обходили именно в то время, когда мы физически строили эти дома. Менты искали и тех, кому еще не достроили, и тех, кто уже обзавелся жильем и делал в нем ремонт, обустраивался, выбирал обои, занавески… Всем этим людям они предлагали коллективно меня засудить и посадить.

Причина отказа жильцов была логичная (пожалуй, это единственное, что было в те времена логичным) – люди получили то, за что заплатили. Они отвечали ментам: «А за что мы будем сажать его? В чем обвинять? О чем писать? Он нам построил дома. Вот ключи. Вот ремонт. Моша нам все сделал».

Хотя часть объектов была не достроена – они находились в работе! Мы строили по ночам, несмотря на то, что там шастали приставы и мешали. К чему это я? А вот к чему.

Цель травли (промежуточная, не окончательная) была связать меня по рукам и ногам. Уголовные «аккорды» – лишь прелюдия к тому, чтобы полностью забетонировать все бизнес-проекты.

В России такое явление – один из многочисленных парадоксов правовой системы: в этой стране нет принципа соразмерности ареста – до сих пор! То есть, допустим, я бизнесмен и имею в собственности большое здание, но, если я должен кому-то один рубль, могут арестовать все здание. В гражданском праве есть соразмерность, а в уголовном следователь арестовывает здание – и все, финал, ты им пользоваться не можешь, хотя должен рубль, а здание стоит 100 000 000 долларов. Парадокс, но это Россия.

Арестованное имущество и было моими оборотными средствами, поэтому я оказался парализован полностью. Покупал землю, продавал, строил дома и снова продавал. С жителями домов, которым предлагали меня коллективно засудить, все стало еще веселее: у меня арестовали даже уже сданные дома. То есть сначала они обошли моих клиентов и попытались натравить их на меня, а когда не получилось, арестовали их жилье.

Вокруг меня царила атмосфера бесконечной травли, и в конце концов я попросту лег. В начале 2011 года уже физически не мог ездить на работу. У меня была крайняя стадия переутомления и нервного истощения.

Однако все это время преследования и постоянного стресса я как-то держался и умудрился дотянуть до отъезда США. Если бы не надеялся на то, что все обойдется, и не пытался бы отбиться и разрулить дела, а сразу сбежал в Штаты, потерял бы гораздо меньше. Случилось бы все то же самое, что случилось, но у меня бы при этом остались хотя бы деньги. Осталось бы то, что было раздарено и отдано, и это могло сделать мою участь в Америке немного легче.

Но я думал: сейчас все решу и стану работать дальше. Дела закроют, дома достроим, бизнес продолжим. Знаете, как хочется затравленному человеку верить в то, что «все будет хорошо»? Эта вера, очевидно, конфликтовала с моим политическими убеждениями, сложившимися на тот момент: я ненавидел власть и имел для этой ненависти все основания. Я не хотел мириться с мэром. Не хотел давать взятки, но вынужден был это делать, чтобы достроить дома и сохранить бизнес. Я ценил то, на что положил многие годы жизни, ценил свою работу, свои идеи и проекты. И не знал, как выйти из этого внутреннего конфликта.

В общем, меня довели до такого состояния, что в России последний месяц я уже просто болел. Лежал в постели, мои заместители приходили ко мне домой ставить подписи, юристы наведывались обсуждать стратегию, но я тогда уже пребывал в депрессии.

Я потерял все. Я не знал, что делать. Я очень боялся тюрьмы. Я знал, что не смогу там выжить.

В это время нас заставили оформлять дополнительную документацию по стройкам, которая стоила бешеных денег, а их не хватало катастрофически, свободные средства закончились. В тот момент я уже находился буквально на миллиметр от отъезда в Америку, но сам тогда еще этого не осознавал. Решение пришло чуть позже и долго казалось мне решением вынужденным, выдавленным из меня.

Кстати, тот самый Честный Мент, с которым мы неудачно пытались упечь за решетку вымогателя Нигоева, предупреждал: все идет к моему аресту. Он знал ситуацию и искренне хотел помочь.

В общем, если бы меня спросили, что же конкретно я помню из последних недель пребывания в России, я бы ответил: «Помню, что не ходил на работу и почти ничего не соображал». Шел уже февраль 2011 года. Стресс мой усиливался. Единственная мысль тех дней: «Заберите все к чертовой матери, возьмите все, только оставьте меня в покое».

А никто и не подумывал, чтобы дать мне хотя бы пару свободных минут. Мне не давали жить вообще. Постоянно вызывали на какие-то допросы. Практически во всех местах ведения бизнеса проходили обыски, менты и прокуратура заявлялись в один офис, потом во второй и так далее. Было просто невыносимо. Сотрудников моих вызывали, бухгалтеров часами допрашивали, допрашивали и допрашивали. Прессинг со всех сторон был настолько сильным, что продолжать полноценно работать я не мог.

В довершение подожгли машину моей жены прямо у дома. Я уверен, что это была месть Нигоева. Пришлось нанять охрану, мне стоило это очень дорого, причем начальник охраны сказал, что ему нужен обязательно боевой пистолет, а такой можно было взять в аренду только в милиции. Стоил он мне 2000 долларов в месяц – я платил за него арендную плату. Дома меня охраняли вэдэвэшники: взял ребят, контрактников, купил им охотничьи ружья.

Глава 6. Побег из России

1 марта 2011 года я уехал в Кисловодск, а 10 марта уже оказался в США.

В Кисловодске я хотел подлечиться, прийти в себя, как-то снизить накал страстей. Впрочем, не только для этого.

Один очень близкий человек посоветовал мне обратиться к психологу – не просто к психотерапевту, а к конкретной женщине, которую он хорошо знал и ценил. Этим близким человеком был Армен – вы уже кое-что прочли о нем в этой книге. Друг моего отца. Американец, приехавший делать бизнес в России. Крестный отец моей дочери Марии. Он сказал мне, что у него есть знакомая в Кисловодске, которая… может помочь мне как психолог.

Сказать по правде, куда меня только ни носило